Валишевский Казимир Феликсович
1849-1935
Валишевский Казимир Феликсович — польский историк, писатель и публицист, известный сочинениями по истории России XVI - XVIII веков.
Родился в 1849 году в семье польского помещика в той части Польши, что входила в состав Российской империи. Мальчик рано осиротел и с четырёх лет воспитывался в доме опекунов. Среднее образование он получил в Варшавской гимназии. Как известно, после польского восстания 1830 г., большую роль в котором сыграла польская молодежь и студенты, русское правительство предприняло особые меры, направленные на русификацию большей части польских средних и высших учебных заведений на территории Царства Польского. Это привело к отъезду многих молодых поляков на Запад. Не стал исключением и юный К. Валишевский. Он был отправлен опекунами во Францию и окончил иезуитский коллегиум в г. Мец. Затем поступил на Юридический факультет университета в Нанси, а позднее продолжил обучение в знаменитой парижской «Школе права» (Ecole de droits). Занятия науками пришлось прервать, когда в 1870 г. разразилась франко-прусская война. Молодой поляк, спасаясь от оккупации, вынужден был уехать в Лейпциг, где работал корреспондентом «Варшавской газеты». После заключения Франкфуртского мира, он вновь вернулся в Париж и окончил обучение. В 1875 г. К.Ф.Валишевский получил степень доктора права.
Несмотря на полученное юридическое образование в последующее десятилетие К.Ф.Валишевский избрал предметом своей работы историю Польши и весьма преуспел в изучении предмета. Его первые статьи в польской научной печати увидели свет после 1885 г. и в большей степени касались социально-экономических аспектов истории страны, а также франко-польских отношений. Затем он предпринял ряд очень содержательных публикаций документов, снискавших учёному авторитет знающего источниковеда и архивиста.
Однако, в конце восьмидесятых годов XIX века карьера подающего надежды польского историка неожиданно прервалась при следующих обстоятельствах. Увлекшись историей франко-польских отношений в XVIII веке, К.Ф.Валишевский пришёл к неоднозначному для польской исторической науки того времени выводу, что не столько злая воля европейских держав в польском вопросе, сколько непродуманная, недальновидная политика самой польской власти, привела к потере страной государственной независимости и разделу её между Россией, Австро-Венгрией и Пруссией. За эти взгляды, высказанные им в книге «Потоцкий и Чарторыйский» , он подвергся обструкции со стороны польской национально-освободительной историографии вплоть до того, что даже не был допущен на съезд польских историков во Львове в 1889 г. Поэтому, отвечать оппонентам Валишевскому пришлось заочно в его последней книге, посвящённой польской проблематике «Польша и Европа в XVIII веке».
Подобные обстоятельства научной биографии историка в значительной степени определили то, что с начала 90-х годов XIX века он начинает интересоваться русской тематикой. Отчасти это было вызвано общим интересом к России во французском обществе, связанным с политикой «сердечного согласия» между двумя странами.
Надо признать, что историк, которому славянская проблематика была близка и понятна, действительно удачно занял образовавшуюся научную нишу, тем более, что его исследования по истории России писались и выходили сначала именно во Франции и на французском языке.
Мало кому известно, что помимо собственно русской истории, К.Валишевский написал несколько трудов по истории русской литературы. В 1900 г. на английском и французском языках вышла его «История русской литературы» , которая в 1918 г. была переизданная в США и Аргентине. Затем он обратился к творчеству Ф.М.Достоевского, написав комментарий для английского издания 1927 г. романа «Преступление и наказание». В 1929 г. уже престарелый учёный удостоился награды Французской Академии «за большой вклад в развитие французской историографии». О последних годах жизни историка мы почти ничего не знаем. Известно лишь, что он умер в Париже в 1935 г. в возрасте 86 лет.
Судьба работ Валишевского в России была гораздо сложной, чем на Западе. Несмотря на своё польское происхождение, в силу описанных выше обстоятельств К.Валишевский оказался более тесно связан с Россией, нежели с Польшей, где родился или с Францией, где жил. Это произошло не только в силу научного интереса учёного, но и в результате его журналистской деятельности, ориентированной на русского читателя. Многим будет интересно узнать, что, хотя почти всю свою сознательную жизнь К.Валишевский прожил далеко за пределами Российской империи, он оставался русским подданным и, даже при вступлении в законный брак во Франции, просил разрешения на это у русского правительства.
Более того, как свидетельствуют современники, Валишевский имел достаточно обширные связи в русском научном и издательском мире. Его высоко ценил А.С.Суворин. С 1895 г. и вплоть до 1917 г. историк представлял в Париже газету «Новое Время», издаваемую Сувориным. Именно последний и стал инициатором издания собрания сочинений Валишевского на русском языке в 1911 — 1916 гг. Валишевскому покровительствовал Великий князь историк Н.М.Романов, благодаря чему он получал доступ к целому ряду русских архивов. Неплохие отношения сложились у учёного и с рядом русских посланников в Париже, которые, как ясно из документов его архива, содействовали получению историком разрешения от французских властей для работы в различных французских и русских архивах.
Однако, отказавшись от изучения польской истории из-за того, что, по его собственному выражению, «не являлся большим поклонником принятых истин, ибо очень часто обращение к самим историческим источникам весьма изменяет эти истины» , Валишевский так и не стал своим и в русской историографии. «Поляки упрекали его за излишний, по их мнению, сервилизм к России, — писал один из ближайших друзей К.Ф.Валишевского, известный русский коллекционер и литературовед И.И.Щукин , — за симпатичные, часто восторженные отзывы о том или ином русском деятеле. В России, наоборот, проницательные цензоры усматривали в его книгах скрытую ненависть, корили за недостаточно пылкое, иногда прямо холодное отношение к своим героям. "Продался русским", говорили в Кракове, "Коварный лях" писали в Петербурге».
Прежде всего, вплоть до 1905 года его книги были запрещены к распространению на территории Империи царской цензурой. Это не значило, что их не публиковали и не обсуждали на страницах толстых общественно-политических и исторических журналов.
Причиной такого пристального внимания русской цензуры к трудам учёного было то обстоятельство, что работая в европейских архивах, историк часто находил и использовал вовсе неизвестные или неудобные сведения о жизни царского двора, закулисных перипетиях дипломатической и политической истории Европы и действиях тех или иных русских политических и общественных деятелей, их личной жизни, которые к тому времени в России были ещё государственной тайной. Не случайно поэтому, русская историография отмечала «прекрасное знание историком русских реалий описываемого им времени, живость изложения и доскональное знание документов, которые он использовал в своей работе, тем не менее в целом находила его трактовки русской истории слишком субъективными и тенденциозными».
Особому неприятию подвергались те части трудов Валишевского, которые были посвящены личной и интимной жизни русских монархов. Как писал тот же П.Н.Полевой в этой связи, «все подобные закулисные подробности жизни великих людей всегда и везде отзываются сплетней и вымыслом и почти не допускают возможности критического расследования; и лишь очень немногие из них прибавляют что-нибудь верное к правдивой характеристике того или другого исторического деятеля эпохи и обрисовывают нам животную сторону его натуры...»
Возможно, в изложенной выше критике Валишевского и есть доля истины. Но с сегодняшней точки зрения нельзя не признать, что бытовая история жизни русских монархов и их дворов не менее интересна и важна для понимания своей эпохи, чем их государственная деятельность. И в условиях плотной завесы тайны, окружавшей эти темы в конце XIX — начале ХХ века, Казимир Валишевский оказался одним из первых, кто решился нарушить запреты и рассказать об этом, опираясь на исторические документы. Возможно, что в этом смысле ему помогало польское происхождение и то, что он постоянно жил во Франции, ибо ни один из русских историков того времени не мог и помыслить, чтобы свободно обсуждать крамольные сюжеты на страницах своих трудов.
Не в последнюю очередь из-за этого серьёзная историческая критика вполне осознанно бойкотировала работы историка. Как отмечал постоянный автор библиографических обзоров книжных новинок, публиковавшихся в журнале «Исторический Вестник», «наши цеховые ученые и строго научные критики желают объяснить несомненный успех Валишевского только тем, что он берет историю с ее внешней стороны, всегда более любопытной, чем история глубоких народных пластов… Но во-первых, г.Валишевский живет в Париже и пишет по-французски и работает на всемирный рынок, для читателя-неспециалиста, которого едва ли можно заинтересовать хотя и научной, но тяжеловесной историей нашей страны. Во вторых, г-н Валишевский вовсе не брался и не обязан делать того, что должны были делать наши ученые, из которых ни один не удосужился написать более или менее подробный и популярный очерк правления хотя бы Елизаветы Петровны, предпочитая, чтобы эту работу худо ли, хорошо ли сделал тот же Валишевский» .
К сказанному добавим, что нежелание русской критики воспринимать работы Валишевского сочеталось с невозможностью профессиональной критики. Учёный действительно много работал в архивах разных стран и действительно находил и публиковал много неизвестных документов, в том числе и по истории России. Однако, находя эти документы, историк зачастую оставался единственным видевшим их человеком.
Как известно, ещё с начала 60-х гг. XIX века русское Министерство Народного Просвещения заменяло заграничные стажировки русских магистрантов, готовящих себя к профессорской кафедре по русской истории на командировки внутри Империи, а за границу посылало лишь узких специалистов по различным отделам западноевропейской истории, филологии и права. Это в конце концов привело к тому парадоксальному результату, что отечественные историки не знали о документах по русской истории, находившихся в архивах и библиотеках западноевропейских государств и более того, в ряде случаев курсы по истории России в западноевропейских университетах приходилось читать не специалистам по истории России, а историкам-всеобщникам, по тем или иным причинам оказавшимся вдали от Родины. Таким образом, у Валишевского в России были критики, но не было серьёзных оппонентов, которые могли бы со знанием дела судить о составе используемых его трудах документов, их исторической ценности для русской истории, мере их тенденциозности и пр. Русской исторической критике ничего не оставалось, как ругать польского историка за тенденциозность, но при этом принимать на веру достоверность его архивных разысканий.
Популярность Валишевского определялась не только научными, но и литературными особенностями его работ. Традиция французской историографии, к которой, по собственному мнению, он принадлежал, требовала соответствия определённым литературным формам. Не случайно, многие рецензенты трудов прямо отмечали, что «...ценность его книг измеряется не в последнюю очередь ее большими литературными достоинствами, которыми, увы, не блистают русские исторические труды… Автор обладает умением не только прекрасно пользоваться своим громадным материалом, чрезвычайно ловко его сопоставляя и располагая… он сверх того, обладает завидным талантом изложения, полного красок и блеска, сжатого, и вместе с тем, образного...».
Есть и другое обстоятельство, позволявшее некоторым оппонентам считать работы Валишевского своего рода исторической литературой. По словам И.И. Щукина, одним из существенных черт творчества учёного было представление об истории в большей степени как об искусстве, чем о науке. Заметно, что «...не столько пристальным изучением, сколько непосредственным проникновением достигается историческая истина. Полагая, таким образом, критерий исторической достоверности в личных свойствах исследователя, наш автор совершенно последовательно отличается крайним философским субъективизмом: объективный анализ, так называемая внутренняя критика является его самым слабым пунктом... "Непосредственное проникновение", субъективизм слишком легко могут стать произволом и так как субъективно настроенный историк остается человеком своего ближайшего круга, племени, общества, партии, то здесь и является опасность той исключительности, которой именно должен остерегаться историк».
Интересна и ещё одна черта исторических работ К.Ф.Валишевского. Все они по жанру относятся к категории "исторических портретов" наиболее значительных из русских монархов. К концу XIX — началу ХХ веков этот жанр исторической литературы в России был представлен достаточно широко. Можно вспомнить плодотворно работавших на этом поприще русских историков В.А.Бильбасова, А.Г.Брикнера, Н.К.Шильдера и др. Однако, труды Валишевского представляют собой не просто историю царствований, а, скорее, опыт объяснения личной и политической психологии исторических деятелей, ставших героями повествования. Факты, которые содержатся в трудах Валишевского, в общем, были достаточно широко известны. Автор же концентрировал своё внимание на тех из них, где сказывалось личное участие его царственных героев в делах государственных или личных и через это раскрывал их воздействие на русскую историю, на окружающую жизнь. И в этом смысле его работы были, конечно же, не романами и не собранием исторических анекдотов, но попыткой подойти к русской истории с позиции исторической психологии и дисциплины, которая получила право на своё легальное существование в отечественной историографии лишь в 60-е годы ХХ века.
Эта сторона работ Валишевского, хотя и отмечалась современниками, но не нашла адекватного отражения в исторической критике. Как отмечал в этой связи А.Н.Пыпин: «...У нас обыкновенно пугаются таких книг, и даже стесняется их обращение. И это очень жаль: русскому обществу пора перестать быть малолетним; если в книге была сказана суровая историческая правда, то боязнь ее не отвечает национальному достоинству, если допущена неправда и она должна быть опровергнута...».
К чести русской дореволюционной исторической критики, «писателем» Валишевского она никогда не считала и рассматривала именно как историка. Конечно же, нельзя ставить его творчество в один ряд с трудами В.О.Ключевского, С.М.Соловьёва или С.Ф.Платонова. Польский историк не мог претендовать на эти лавры хотя бы потому, что жил во Франции и писал свои книги изначально для французских читателей, которые в силу своей истории, культуры, образования не могли чувствовать русскую историю как родную. Это накладывало на автора известные ограничения. Как историк России, К.Ф.Валишевский, конечно же, не «потрясал основ» русской исторической науки и в целом не менял, а лишь дополнял и конкретизировал известную схему русского исторического процесса, которая к тому времени уже была выработана отечественной либеральной историографией. Нельзя не согласиться с мнением того же Щукина: «Ценность книг Валишевского в значительной степени возвышается еще и тем, что они действительно заключают в себе много документально нового, пра вда, в мелочах, дополняющих широкие черты, но потому, именно, и важных и дорогих».
Есть и другой почти нигде не встречающийся открыто аспект критики Валишевского, сквозящий, однако, между строк почти всех рецензий. Не имея существенных поводов критиковать автора за незнание русской истории, рецензенты упрекают его в «отсутствии сочувствия» к ней. Комментируя вышедшую в 1900 г. работу «History of Russian Literature», журнал «Вестник Европы» писал: «Г-н Валишевский есть писатель ученый и живой; он имеет свои многие достоинства: он исследовал свой предмет с усердием, он смел в теории и владеет сполна подробностями, но ему, видимо, недостает сочувствия и внутреннего понимания, и свое собственное положение, именно положение французского поляка, сплошь полувраждебное русскому духу, он старается открыть французскому читателю».
Отвечая на этот выпад, можно лишь повторить уже приводившийся выше аргумент, что живущий во Франции и работающий для европейского читателя Валишевский не обязан быть русским квасным патриотом. Поэтому нельзя не согласиться с мнением А.Сиротинина, который усмотрел в такой критике историка иной аспект: «На Западе, — пишет он в своём отзыве на книгу Валишевского "Иван Грозный", — такие добросовестные и обстоятельные книги о России — редкость. Но и для нас они важны. Судить о себе не всегда легко и приятно. Наблюдения со стороны открывают нам в нас же самих новые и ранее незамеченные черты».
Так в самых общих чертах оценивала творчество К.Ф.Валишевского русская дореволюционная историография. Можно было бы предположить, что вместе с Октябрьской революцией, снявшей многие табу с ранее запретных тем русской истории, работы историка будут оценены по достоинству. Увы! Единственная в послереволюционное время критическая работа принадлежит перу известного русского историка-эмигранта А.А.Кизеветтера и посвящена анализу и поныне не переведённого последнего сочинения Валишевского «Александр I».
В Советской же России злоключения историка продолжались. Когда на прилавках магазинов появились репринтные издания Валишевского, мало кто догадывался, что сделаны они были в большинстве своём с тех подцензурных книжек, которые опускали многие главы, комментарии и указатели. В это время исторические труды К.Валишевского были окончательно переквалифицированы в «романы» и уже советская историография с высоты своего знания стала относиться к работам полузабытого польского историка как к беллетристике, не требующей к себе никакого мало-мальски профессионального внимания.
Отечественной историографии ещё предстоит заменить традиционно снисходительное и высокомерное отношение к работам К.Валишевского непредвзятым анализом его заслуг и упущений как историка, архивиста, популяризатора русской истории на Западе и беллетриста.
Книги автора:
"Елизавета Петровна. Дочь Петра Великого"
"Роман императрицы. Екатерина II"
"Сын Великой Екатерины. Император Павел I"