Годунов Борис Фёдорович — боярин, шурин царя Фёдора I Иоанновича, в 1587—1598 фактический правитель государства, с 17 (27) февраля 1598 года — русский царь.

Борис Федорович младший из 2 сыновей костромского дворянина, затем боярина Ф. И. Годунова-Кривого.

Родился около 1552. Впервые упоминается в 1567 в качестве члена Опричного двора. В 1570 благодаря женитьбе на дочери Малюты Скуратова-Бельского Марии начал быстрое продвижение вверх по служебной лестнице. Постепенно стал активным деятелем опричнины. На 3-й свадьбе царя в том же году был его дружкой и мылся с ним в бане.

Сестра его Ирина стала (около 1574) женой царевича Фёдора, будущего царя, что ещё больше возвысило Б. Ф. Годунова при дворе.

С 1577— кравчий.

В 1581 на свадьбе царя и Марии Нагой (7-я свадьба Ивана Грозного) — дружка царицы. Осенью того же года был пожалован в бояре. В качестве царского родственника Б. Ф. Годунов в ноябре того же года попробовал было вмешаться в семейную ссору Ивана Грозного и его сына Ивана, но получил тяжкие побои за то, что «дерзнул внити во внутренние кровы царевы» и заступиться за царевича: полусумасшедший государь и своему новоявленному родственнику «истязание многое сотвори и лютыми ранами его уязви».

С 1584 — член Верховной думы, конюший, ближний великий боярин и наместник царя Фёдора Ивановича в Казани и Астрахани. Начинается постепенный процесс устранения соперников Б. Ф. Годунова: кн. Шуйских, кн. Мстиславских и Романовых.

С 1585 становится полноправным правителем государства при недееспособном царе. После гибели в 1591 в Угличе возможного претендента на престол — царевича Дмитрия Ивановича начал активно претендовать на занятие престола в случае смерти хилого здоровьем царя Фёдора.

В апреле 1596 и в июне 1597 ходил 2-м воеводой большого полка «на берег».

После смерти Фёдора в 1598 избран (17 февр.) Земским собором избран на царство и в том же году короновался. Б. Ф. Годунов, по единодушному мнению современников, был крупным государственным деятелем. Он почти всегда лично вёл дипломатические переговоры, активно участвовал в проведении внутренней политики. Резко возросла внешняя торговля (через Архангельск и по Волге).

Избрание Б. Ф. Годунова царём сопровождалось рядом льгот (прежде всего уездному дворянству). Тем не менее, по выражению С. Ф. Платонова, «Борис вступил в правительственную среду и начал свою политическую деятельность в очень тяжелое для Московского государства время. Государство переживало сложный кризис.

Последствия неудачных войн Грозного, внутренний правительственный террор, называемый опричниной, и беспорядочное передвижение народных масс от центра к окраинам страны — расшатали к концу XVI века общественный порядок, внесли разруху и разорение в хозяйственную жизнь и создали такую смуту в умах, которая томила всех ожиданием грядущих бед. Само правительство признавало «великую тощету» и «изнурение» землевладельцев и отменяло всякого рода податные льготы и изъятия, «покаместа земля поустроится».

Борьба с кризисом становилась неотложною задачею в глазах правительства, а в то же время и в самой правительственной среде назревали осложнения и готовилась борьба за власть. Правительству необходимо было внутреннее единство и сила, а в нем росла рознь и ему грозил распад. Борису пришлось взять на себя тяжелую заботу устройства власти и успокоения страны. К решению этих задач приложил он свои способности; в этом деле он обнаружил свой бесспорный политический талант и в конце концов, в нем же нашел свое вековое осуждение и гибель своей семьи.

Правительство Б. Ф. Годунова продлило перемирие с Польшей и вступило в войну со Швецией (1590-1593), в результате которой Россия вернула утерянные после Ливонской войны (1558-1583) города: Ям, Орешек, Ивангород и др., расширила выход к Балтийскому морю.

При Б. Ф. Годунове была предпринята энергичная колонизация Запападной Сибири, которую после гибели Ермака (1584) вновь пришлось закреплять за Россией.

На юге для обороны от набегов крымских татар продолжалось освоение степей, где были построены города Валуйки, Воронеж, Белгород и др., восстановлен Курск. В правление Б. Ф. Г. расширяются связи России с Грузией. Для обеспечения пути в эту страну была построена крепость в устье Терека, и русская рать дважды (неудачно) выступала против дагестанского шамхала.

Б. Ф. Годунов добился в 1589 у патриарха Константинопольского (воспользовавшись бедственным положением последнего, гонимого турками) согласия на учреждение русской патриархии.

Во внутренней политике, продолжая политику Ивана Грозного по укреплению самодержавной власти, Б. Ф. Годунов в борьбе с боярами и княжатами опирался на служилых дворян и верхи посада. В пользу последних проводилось так называемое «посадское строение», т. е. возвращение в посад беглых тяглецов, приписка к посаду владельческих крестьян, занимавшихся торговлей и промыслами и т. д. Было продлено действие заповедных лет.

В 1592 закончилась перепись населения, затеянная ещё Иваном Грозным, результатом которой оказалось окончательное закрепление крестьян за их владельцами. Около 1592-1593 был издан указ о запрещении выхода крестьянского, что фактически окончательно закрепощало крестьян.

В 1597 были изданы указы об установлении 5-летней давности для исков на беглых крестьян и указ о холопах. По последнему, кабальные люди лишались права выкупаться на свободу. Одновременно в кабальных холопов была превращена целая категория свободных людей, так называемых «вольных холопов». Важным актом закрепощения крестьянства было введение в южных районах страны «государевой пашни», к которой прикреплялись беглые крестьяне. Бедствия населения усилились вследствие тяжёлого неурожая 1601-1603 и страшного голода.

В 1603 вспыхнуло восстание Хлопка Косолапа, охватившее центральные уезды страны и с трудом подавленное правительством. Резкое усиление крепостного гнёта в правление Б. Ф. Годунова привело в начале XVII в. к гражданской войне. По словам Р. Г. Скрынникова, «взойдя на трон, Годунов обещал, что покончит с нищетой в России. Но обстоятельства оказались неблагоприятными для него. Народ пережил страшный голод, затмивший беды времен Ивана Грозного. Когда при Грозном случился большой неурожай, тот не сделал ничего, чтобы спасти умиравший от голода народ. Борис действовал совсем иначе. Он не жалел казны, помогая голодающим. Он раскрыл перед народом царские житницы. И все же не Борис, а Иван оставил по себе добрую память в народе. Годунов имел все основания сетовать на черную неблагодарность своих подданных. Но жалобы такого рода могли свидетельствовать лишь о полной неспособности самого царя. Обладая мудростью государственного человека, Борис должен был сознавать свою несостоятельность. Некогда Годунов снискал поддержку страны, распустив «двор» — последыш опричнины — и тем самым покончив с политическим наследием Грозного.

Правитель справился с боярской оппозицией, не прибегая к погромам и казням. Но все переменилось, едва в стране началась гражданская война. Тысячи казаков и комарицких мужиков, попавших в плен к воеводам после битвы под Севском, были повешаны. Множество мирных крестьян, их жен и детей в Комарицкой волости были перебиты без всякой вины с их стороны. Жестокость стала неизбежным спутником гражданской войны. По словам проживавшего в Москве Исаака Массы, стоило человеку произнести имя Дмитрия, как царские слуги хватали его и предавали смерти вместе с женой и детьми: «...и вот день и ночь не делали ничего иного, как только пытали, жгли, и прижигали каленым железом, и спускали людей в воду, под лед».

Яков Маржарет обвинял Годунова в том, что после появления «Дмитрия» Борис «только и делал, что пытал и мучил по этому поводу», «тайно множество людей было подвергнуто пытке, отправлены в ссылку, отравлены в дороге и бесконечное число утоплены». Чем больше людей подвергалось гонениям, тем больше ожесточался народ.

Вдумчивый наблюдатель дьяк Иван Тимофеев писал, что к концу жизни Бориса надоело его притеснительное с лестью, кровожадное царство, и не из-за податных тягот, а из-за пролития крови многих неповинных. Проводившиеся в обстановке гражданской войны репрессии царя Бориса отличались от опричного террора. Царь Иван казнил бояр и их «сообщников» за участие в мнимых заговорах. Гонения Бориса носили совсем иной характер. Своими успехами Лжедмитрий был обязан, более всего, поддержке низов общества. Годунов сознавал, с какой стороны ему грозит смертельная опасность, и стремился силой подавить выступления черни. В конце концов, правительство утратило популярность и лишилось поддержки большинства народа.

Отношение к дворянству было совсем иным. Борис щадил дворянскую кровь совершенно так же, как и самозванец. Крайние меры применялись лишь к немногим дворянам-перебежчикам, к лицам, захваченным на поле боя с оружием в руках, посланцам «вора», подстрекавшим народ к мятежу. Последних вешали без суда на первом попавшемся дереве. Сыскное ведомство постоянно расширяло свою деятельность. И все же ему не удавалось искоренить социальную утопию, все шире распространявшуюся в народе. Ждали пришествия «доброго» царя, и с этим ничего нельзя было поделать.

Нарастание репрессий привело к тому, что сыскное ведомство расширило свои политические функции. Сохранились сообщения о том, что глава этого ведомства Семен Годунов настаивал на казни заподозренных в измене руководителей Боярской думы. Между тем дума была высшим органом государства, а Сыскной приказ — лишь одной из ее многочисленных комиссий. Прежде деятельный и энергичный, Борис в конце жизни все чаще устранялся от дел. Он почти не покидал дворец, и никто не мог его видеть. Прошло время, когда Годунов охотно благотворил сирым и убогим, помогал им найти справедливость и управу на сильных. Теперь он лишь по великим праздникам показывался на народе, а когда челобитчики пытались вручить ему свои жалобы, их разгоняли палками. Фатальные неудачи порождали подозрительность, столь чуждую Борису в лучшие времена. Царь перестал доверять своим боярам, подозревал в интригах и кознях своих придворных и все чаще обращался за советами к прорицателям, астрологам, юродивым.

Еще Горсей отмечал склонность Бориса к чернокнижию. Один из членов польского посольства в Москве в 1600 году писал: «Годунов полон чар и без чародеек ничего не предпринимает, даже самого малого, живет их советами и наукой, их слушает...». Однажды Борис пригласил в Москву некоего немца-астролога из Ливонии. Когда в небе над Москвой появилась яркая комета, царь попросил составить ему гороскоп. Астролог посоветовал Борису «хорошенько открыть глаза и поглядеть,кому же он оказывает доверие, крепко стеречь рубежи». Годунов обращался к знаменитой в Москве юродивой Олене, предсказавшей ему близкую кончину. Царь приглашал во дворец для ворожбы и другую «ведунью» — Дарьицу.

Члены английского посольства, видевшие Годунова в последние месяцы его жизни, отметили многие странности в его характере. Будучи обладателем несметных сокровищ, царь стал выказывать скупость и даже скаредность в мелочах. Живя отшельником в кремлевском дворце, Борис по временам покидал хоромы, чтобы лично осмотреть, заперты ли и запечатаны входы в дворцовые погреба и в кладовые для съестных припасов. Скупость, по словам очевидцев, стала одной из причин утраты им популярности. Многие признаки в поведении Годунова указывали на его преждевременно наступившее одряхление. На торжественной аудиенции во дворце в честь посла английского короля Якова I царь, говоря об умершей королеве Елизавете, ударился в слезы.

В конце жизни Годунов, тревожась за будущее сына, держал его при сe6e безотступно, «при каждом случае хотел иметь его у себя перед глазами и крайне неохотно отказывался от eгo присутствия». Один из ученых иноземцев попытался убедить Годунова, что ради долголетия царевича и просвещения его ума ему надо предоставлять некоторую самостоятельность в занятиях. Однако Борис неизменно отклонял такие советы, говоря, что «один сын — все равно, что ни одного сына» и он не может и на миг расстаться с ним.

В последние дни Годунова более всего мучили два вопроса. Твердо зная, что младший сын Грозного мертв, царь по временам впадал в сомнение, «почти лишался рассудка и не знал, верить ли ему, что Дмитрий жив или что он умер». Другой вопрос заключался в том, сподобится ли он вечного блаженства на том свете. По этому поводу он советовался не только со своим духовником, но и с учеными немцами. Невзирая на различие вер, царь просил их, «чтобы они за него молились, да сподобится он вечного блаженства». После таких бесед Борис нередко приходил к мысли, что для него «в будущей жизни нет блаженства».

Под влиянием неудач и тяжелой болезни Годунов все чаще погружался в состояние апатии и уныния. Физические и умственные силы его быстро угасали. Недруги распространяли всякого рода небылицы по поводу смерти Бориса, последовавшей 13 апреля 1605 гoда. Годунов будто бы принял яд ввиду безвыходности своего положения. По другой версии, он упал с трона во время посольского приема. Осведомленные современники описывают кончину Годунова совсем иначе: «Царю Борису, вставши из-за стола после кушанья, и внезапу прииде на нево болезнь люта и едва успепоновитись и постричи, в два часа в той же болезни и скончась». Как записал автор Хронографа, Годунов скончался после обеда «по отшествии стола того, мало времени минувшю: царь же в постельной храмине сидящу, и внезапу случися ему смерть». Борис умер скоропостижно, и монахи лишь «успели запасными дары причастить» умирающего.

Члены английского посольства описали последние часы Годунова со слов лечивших его медиков. По обыкновению врачи находились при царской особе в течение всего обеда. Борис любил плотно покушать и допускал излишества в еде. Убедившись в добром здравии государя, доктора разъехались по домам. Но через два часа после обеда Борис почувствовал дурноту, перешел в спальные хоромы и сам лег в постель, велев вызвать врачей. Тем временем бояре, собравшиеся в спальне, спросили государя, не желает ли он, чтобы дума в его присутствии присягнула наследнику. Умирающий, дрожа всем телом, успел промолвить: «Как богу угодно и всему народу». Вслед за тем у Бориса отнялся язык и духовные особы поспешно совершили над умирающим обряд пострижения. Близкий к царскому двору Я. Маржарет передает, что Годунов скончался от апоплексического удара.

Б. Ф. Годунов был похоронен в Архангельском соборе Кремля. Вскоре после его смерти Москва была занята Лжедмитрием I, а вдова Б. Ф. Годунова и его сын, царь Фёдор Борисович, убиты. Тело Б. Ф. Годунова было вынуто из саркофага собора и зарыто на погосте бедного Варсонофьего монастыря в том же году.

В 1606, по воле царя Василия Шуйского, прах его был перенесён и захоронен в Троице- Сергиевой лавре. От брака с Марией Григорьевной Скуратовой-Бельской оставил, кроме сына Фёдора, дочь Ксению.

Платонов, полемизируя со многими историками, считавшими этого царя узурпатором, крепостником и неумехой на троне встаёт на защиту Б. Ф. Годунова: «В ученой литературе, даже до последних десятилетий, Борис у многих писателей выступает мрачным злодеем, идущим к трону через интригу, обман, насилие и преступление (Н. И. Костомаров, И. Д. Беляев, Казимир Валишевский). На этих писателей продолжает влиять та летописная и «житийная» традиция, которая в XVII-ХVIII веках пользовалась силою официально установленной «истины» и только в XIX веке стала уступать усилиям свободной научной критики. Как глубоко эта традиция, невежественная и грубая, может возмущать неподчиненный ей ум, свидетельствуют скорбные и полные сарказма слова одного из новейших исследователей, посвященные «историографии» Бориса.

Коснувшись мимоходом эпохи Бориса, професор А. Я. Шпаков был изумлен обилием обвинений против Бориса и их легкомыслием: «История Бориса Годунова,— говорит он,— описана в летописях и различных памятниках, а оттуда и у многих историков, весьма просто. После смерти Ивана Грозного Борис Годунов сослал царевича Дмитрия и Нагих в Углич, Богдана Бельского подговорил устроить покушение на Феодора Ивановича, потом сослал его в Нижний, а И. Ф. Мстиславского в заточение, где повелел его удушить; призвал жену Магнуса, «короля Ливонского », дочь Старицкого князя Владимира Андреевича — Марью Владимировну, чтоб насильно постричь ее в монастырь и убить дочь ее Евдокию. Далее он велел перебить бояр и удушить всех князей Шуйских, оставив почему-то Василия да Дмитрия Ивановичей; затем учредил патриаршество, чтобы на патриаршем престоле сидел «доброхот» его Иов; убил Дмитрия, подделал извещение об убийстве, подтасовал следствие и постановление собора об этом деле, поджег Москву, призвал Крымского хана, чтобы отвлечь внимание народа от убийства царевича Дмитрия и пожара Москвы; далее он убил племянницу свою Феодосию, подверг опале Андрея Щелкалова, вероломно отплатив ему злом за отеческое к нему отношение, отравил Феодора Ивановича, чуть ли не силой заставил посадить себя на царский трон, подтасовав земский собор и плетьми сбивая народ кричать, что желают именно его на царство;ослепил Симеона Бекбулатовича, после этого создал дело о заговоре «Никитичей», Черкасских и других, чтобы «извести царский корень», всех их перебил и заточил;наконец, убил сестру свою царицу Ирину за то, что она не хотела признать его царем; был ненавистен всем «чиноначальникам земли» и вообще боярам за то, что грабил, разорял и избивал их, народу — за то, что ввел крепостное право, духовенству — за то, что отменил тарханы и потворствовал чужеземцам, лаская их, приглашая на службу в Россию и предоставляя свободно исповедывать свою религию, московским купцам и черни — за то, что обижал любимых ими Шуйских и Романовых и пр. Затем он отравил жениха своей дочери, не смог вынести самозванца и отравился сам. Вот и все».

Подкрепленный точными ссылками, этот перечень обвинений на Годунова не измышлен и даже не преувеличен. Он только собирает вместе все то, чему верили и чему не верили историки, что они излагали, как факт, и что опускали по несообразности и невероятности. Несчастье Бориса состояло в том, что в старые времена писавшие о нем не выходили из круга преданий и клевет, внесенных в летописи и мемуары. Дело стало меняться, когда, с изменением научных интересов, внимание историков направилось от личности Бориса к изучению той эпохи в ее целом. Серьезное и свободное исследование времени Бориса повело к тому, что с достоверностью выяснился большой правительственный талант Бориса и в его характеристику вошли новые, благоприятные для его оценки черты».

Богуславский В.В. "Славянская энциклопедия. XVII век"

В начало

Ксения Борисовна Годунова— русская царевна, дочь царя Бориса Годунова и Марии Григорьевны Скуратовой-Бельской, внучка Малюты Скуратова и сестра царя Фёдора II.

Несостоявшаяся невеста ряда западноевропейских женихов, насильно пострижена в монашество по указанию Лжедмитрия I, оставившего её в живых при убийстве прочих Годуновых и, вероятней всего, ненадолго сделавшего её своей наложницей. Свидетель событий Смутного времени и участница шестнадцатимесячной обороны Троице-Сергиевой лавры, персонаж ряда художественных произведений.

Родилась в 1582 в Москве.

По описанию кн. И. М. Катырева-Ростовского, «царевна Ксения, отроковица чюднаго домышления, зельною красотою лепа, бела и лицем румяна, очи имея черны, велики, светлостию блистаяся; когда же в жалости слезы от очию испущаще, тогда наипаче светлостию зельною блисташе; бровми союзна, телом изобильна, млечною белостию облиянна; возрастом [ростом] ни высока, ни низка; власы имея черны, велики, аки трубы по плечам лежаху; воистину, во всех женах благочиннейша, и писанию книжному [обучена], и многим цветуще благоречием, во всех делах чредима; гласы воспеваемыя любляше, и песни духовныя любезне слышати любляше».

Попытки отца выдать её замуж за представителей правящих домов Западной Европы не увенчались успехом. Так, в 1599 московское правительство отправило думного дьяка А. Власьева договариваться с австрийским императором Рудольфом II о женитьбе на Ксении его брата Максимилиана. Переговоры начались в чешском г. Пльзень 10 октября. Русские и иностранные источники того времени, дошедшие до нас, сообщают о трудностях этих переговоров, в самом начале которых Власьев пытался настоять на их конфиденциальности. Однако в данном случае русская сторона выступала в роли просителя, поэтому потуги дьяка остались втуне: родственники императора (эрцгц. Мария и её старший сын Фердинанд) потребовали от него до принятия решения посоветоваться сначала с испанским королем Филиппом II и польским королем Сигизмундом III.

«Рудольф II колебался, подумывая даже сам жениться на дочери “московита”, раз уж царь обещал дать за ней “в вечное владение” Тверское княжество и поделить Речь Посполитую между Россией, женихом Ксении и императором. Однако Годунов требовал, чтобы муж дочери жил в России: “у светлейшего великого князя одна только дочь наша государыня, отпускать ее как-либо нельзя”.

Тогда в женихи пытались навязать эрцгерцога Максимилиана-Эрнста из штирийской ветви Габсбургов - 16-летнего брата польской королевы Анны (супруги Сигизмунда), но из-за религиозных соображений и это сватовство не состоялось. Следующим претендентом стал брат датского короля Христиана IV герцог Шлезвиг- Гольштинский Ханс, приехавший в Москву в 1602, и на этот раз удалось обо всём договориться, и обе стороны были довольны.

По словам И. Массы, «царь Борис изъявлял чрезвычайную радость; царица и молодая княжна видели герцога сквозь смотрительную решетку, но гepцог их не видел, ибо московиты никому не показывают своих жен и дочерей и держат их взаперти».

Однако, когда царская семья, вдоволь намолившись о счастье Ксении в Троице-Сергиевой обители, довольная возвращалась домой, их настигла весть о болезни жениха, который вскоре скончался. Борис «впал в глубокую печаль», а царевна при этом известии лишилась чувств.

Расстроились и датчане, сильно рассчитывавшие через Ксению влиять на политику Годунова, но ненадолго. В январе 1603 года Борис начал сватать за Ксению одного из двоюродных братьев Христиана IV; 25 июля датский король послал в Москву портрет жениха - Эрнста, второго сына бранденбургского курфюрста Иоахима Фридриха, а в октябре беседовал о “прусском деле” с посетившим Копенгаген Власьевым.

Когда это сватовство по политическим соображениям не сложилось, посол Бориса думный дворянин Михаил Татищев повел в 1604 году переговоры о браке Ксении с грузинским князем Хосроем.

Борис любыми путями стремился устроить счастье дочери и, но преждевременная его смерть погубила всю его семью, а любимую дочь ввергла в пучину страданий и унижений. Презирая бояр, как холопов, царь сберег свою дочь для настоящего холопа. 1 июня 1605 года московский народ восстал за “царя Дмитрия Ивановича”, под именем которого шел по Руси Отрепьев; жена, дочь и сын недавно умершего Бориса были схвачены и заключены под стражу.

Накануне своего воцарения Лжедмитрий приказал убить царя Фёдора и его мать, «а царевну же Ксению повеле от смерти соблюсти, и в дому князя Василия Мосальсково веле ей пребывати», приберегая её для своих утех: после своего воцарения самозванец «…Ксению, дщерь царя Борисову, девицу сущу, срамотне счинища над нею и девство ея блудом оскверниша».

По словам А. П. Богданова, «хотя Лжедмитрий I, по отзывам современников, вообще не пропускал ни одной юбки (и даже монашеской рясы), покушаясь также на юношей, с Ксенией он прожил пять месяцев. Длительность его чувства к царевне испугала Мнишеков, медливших ехать в Россию даже после того, как Марина Мнишек заочно обручилась с самозванцем в Кракове. “Поелику известная царевна, Борисова дочь,- излагал претензии к зятю Юрий Мнишек,- близко вас находится, то благоволите, ваше царское величество, вняв совету благоразумных с сей стороны людей, от себя ее отдалить. Ведайте, ваше царское величество, что люди самую малейшую в государях погрешность обыкновенно примечают и подозрение наводят”. Скрепя сердце Лжедмитрий приказал постричь Ксению в монахини в Воскресенском Горицком монастыре на Белоозере».

Трагедия царевны, а ныне монахини Ольги, болью отозвалась в лучших умах того времени; упомянутый уже князь Катырев-Ростовский так обличал в связи с этим «проклятого Ростригу»: «О волче хищенный, ненасытимый! Не насытился еси сластолюбием, кроме сия благородныя девицы!.. Множество честнейших жен и множество благолепных девиц во царствующем граде ненасытным своим блудным хотением осквернил еси,- почто сию благородную девицу, дщерь цареву сущу, не пощадил еси, девственный чертог ея опорочил, ея же благородию во царствующем граде никто подобен, понеже во царском доме воспитана бысть по обычаю своему?! Благолепие же лица ея никто от синклит мог видети, мнози же благороднии юноши царского роду, от Августа кесаря влекоми суть, сын великого короля Датцкие земли, юноша зело чюден образом и делы, и иныя мнози благороднии юноши, сея ради благородныя девицы, оставя свое отеческое царство и грады, приидоша рабским служити царю Борису, отцу ее, понеже превеликия Росии царя дщерь во благородстве своем, яко цвет дивный, сияя. Ты же сию блудом осквернил, и царское ея благородие обесчестил, и законному браку не сподоби, и облекл еси ея во мнишеский образ, и заточению предаде!.. О проклятый богомерзкий еретику!.. Сию же девицу осквернив блудом, и убогу учини, и в пустыню заточи, ея же николи же могла видети!»

Такой поворот в жизни царской дочери глубоко запал и в народное сознание. «Русские песни, жалеючи царевну, “плакались” о ее бедах. “Народная фантазия,- писал Ф. И. Буслаев, издавший две песни о Ксении, - с глубоким эстетическим тактом пощадила свою прекрасную героиню, сохранив ее образ чистым, незапятнанным от прикосновения Расстриги”».

В песнях также упоминается о рукоделии царевны. Так, «опись Троице-Сергиевой лавры приписывает трудам Ксении два сокровища ризницы, сохранившихся до наших дней. Это - покровец на гробницу Сергия Радонежского, вклад царя Бориса “от усердия и трудов дочери его царевны Ксении Борисовны в 1601 году”, и интидия (одежда на жертвенник), «вышита собственными трудами и пожалована в обитель преподобного Сергия царевною Ксению Борисовну Годуновой в 1602 году”. Оба произведения искусства вышивались во время сватовства герцога Иоанна».

После убийства 1-го самозванца и воцарения Василия Шуйского Ксения Борисовна была возвращена в Москву для участия в перезахоронении останков её близких. Согласно К. Буссову, Шуйский приказал ей ехать с ними в Троице-Сергиев монастырь. «О горе мне, бедной покинутой сироте! - голосила царевна-инокиня. - Самозванец, который называл себя Дмитрием, а на самом деле был только обманщиком, погубил любезного моего батюшку, мою любезную матушку, и любезного единственного братца, и весь наш род. Теперь его самого тоже погубили, и как при жизни, так и в смерти своей он принес много горя всей нашей земле. Осуди его, Господи, прокляни его, Господи!»

Затем Ксения Борисовна поселилась в Подсосенском монастыре, неподалёку от Троицы, где в то же время находилась и бывшая ливонская королева Мария Владимировна - дочь казнённого по приказу Ивана Грозного старицкого князя Владимира Андреевича.

В сентябре 1608 им пришлось бежать «в осаду» в Троице-Сергиев монастырь от тушинских поляков и казаков, которые во главе с Я. Сапегой шли брать «курятник», как они окрестили обитель. Оттуда Ксения Борисовна. писала своей тётке кн. Домне Богдановне Ноготковой (урожд. Сабуровой) в Москву 29 марта 1609: «В своих бедах чуть жива, конечно больна со всеми старицами: и впредь, государыня, никако не чаем себе живота, с часу на час ожидаем смерти, потому что у нас в осаде шатость и измена великая. Да у нас же за грех за наш моровоя поветрея, всяких людей изняли скорби великия смертныя, на всякой день хоронят мертвых человек по двадцати, и по тридцати, и больши. А которые люди по ся место ходят - и те собою не владеют, все обезножели. Да пожалуй отпиши ко мне про московское житье, про все доподлинно, а яз тебе, государыне своей, много челом бью».

Тушинцы так и не смогли взять монастырь и в 1610 сняли осаду. Ксения Борисовна и экс-королева выбрались, наконец, в Москву, по разным причинам «Ксения с Марией не смогли проехать в свою обитель и задержались в Новодевичьем монастыре, охраняемом силами четырехсот польских казаков и двухсот немцев. Слушаясь московских бояр, вояки сии вели себя неинтересно. Между тем к Москве собирались ополчения оных бояр-изменников выкуривать; среди них отличались молодечеством казаки Заруцкого. “А как Ивашко Заруцкой с товарищи Девич монастырь взяли, и они... черниц - королеву княж Владимирову дочь Андреевича и царя Борисову дочь Ольгу, на которых преж сего и зрети не смели - ограбили донага; и иных бедных черниц и девиц грабили и на блуд имали» не один день”». Последние годы жизни Ксения Борисовна провела в суздальском Покровском монастыре. Умерла в 1622.

Богуславский В.В. "Славянская энциклопедия. XVII век"